Долгий роман с наркозависимой. История любви Бандераса и Гриффит

Вряд ли даже Мелани могла бы сказать точно, когда именно ей впервые показалось, что красота ее неуловимо ускользает. Но это не было таким уж большим сюрпризом: три предыдущих достаточно тяжелых брака, а также пристрастие к алкоголю и наркотикам рано или поздно должны были сыграть свою роль. И чтобы соответствовать как прежде подтянутому и моложавому Антонио, актриса решилась прибегнуть к помощи пластических хирургов. Затем еще раз и еще. Когда эксперименты Гриффит над собой превратились в пугающее хобби, Бандерас, и прежде недовольный стремлениями жены любой ценой удержать молодость, забил тревогу. Как идеальный муж, он начал с удвоенной силой убеждать супругу - в том числе публично, - что любит ее такой, какая она есть. Увы, бесполезно. Уже тогда Мелани начала ревниво подмечать крутящихся вокруг Антонио молодых красоток и, невольно сравнивая себя с ними, понимала, что проигрывает эту битву…

Как бы то ни было, за все 18 лет Бандераса так и не поймали с поличным - все обвинения в неверности, предъявляемые ему желтой прессой, остаются лишь домыслами сплетников.

Стоя у дверей зрительного зала, где совсем скоро должна была начаться церемония вручения AFI Life Achievement Award, Мелани покусывала от нетерпения то идеально накрашенные губы, то наманикюренные ногти. Она понимала, что со стороны напоминает робкую дебютантку деревенской дискотеки, но кипящий в крови адреналин все равно не позволил бы ей усидеть на месте.

Наконец внизу среди смокингов и вечерних туалетов мелькнуло белое платье актрисы Евы Лонгории. Машинально улыбаясь направо и налево, Мелани ринулась к подруге. Ей казалось, она взорвется, если сейчас же не поделится с кем-то своей новостью, не услышит слова одобрения и поддержки. Еве хватило одного взгляда на Мелани, чтобы без лишних вопросов последовать за ней в дамскую комнату.

— Что-то случилось, Мел?

— Да, — Мелани набрала в грудь побольше воздуха. — Все документы готовы. Завтра я подаю на развод.

Не найдя, что сказать, Ева всплеснула руками. Сама она разводилась дважды, но даже представить не могла, что значит проходить через эту про­цедуру после 18 лет брака, имея общего ребенка, пусть и такого взрослого, как 17-летняя Стелла.

— Я больше так не могу, — чувствуя непреодолимую потребность крутить что-то в руках, Мелани принялась открывать и закрывать краны. — Не хочу сидеть и ждать, когда его поймают со спу­щенными штанами. Я устала днем и ночью думать, когда это случится — до того, как он меня бросит, или после.

— У тебя есть доказательства? — уточнила деловитая Ева.

— Нет, но… — простонала Мелани. — До сих пор я верила, что истории про его женщин сфабрикованы. Ты же знаешь, как он умеет уговаривать! Сейчас я склонна верить своим глазам. Я стала ему настолько безразлична, что он уже не считает нужным скрываться!

Ева задумчиво кивнула, хотя слова подруги ее не убедили. Оба — и Мелани, и Антонио — были чудовищно ревнивы и часто перегибали палку, но каждый, разумеется, признавал этот грех только за другим. «Антонио гораздо ревнивее, чем я, — говорила Мелани. — Он просто бешеный, и мне это льстит. Но вместе с тем иногда обижает, особенно когда он слишком долго не может слезть с этой темы. Ведь я никогда не давала ему реальных поводов. Я даже не предполагала, что могу быть настолько верной». За все годы брака Мелани лишь однажды была в отсутствие мужа на ужине с другим мужчиной — актером Гэбриелом Бирном, чтобы обсудить детали благотворительного проекта в помощь детям Индии. Они думали, что встреча старинных приятелей в публичном месте не даст простора для домыслов. Но термоядерная реакция Антонио на снимки в прессе заставила Мел отказаться от любых несанкционированных выходов в свет с друзьями мужского пола из страха, что в следующий раз он кого-нибудь убьет.

— Может быть, ему просто нечего скрывать? — словно цепляясь за соломинку, спросила Ева.

Мелани только недоверчиво фырк­нула, что можно было перевести как «ты сама-то в это веришь?». И подруга была вынуждена с ней согласиться. В последнее время Антонио действительно вел себя по меньшей мере безот­ветственно. Впервые за много лет он навлек на себя серьезные подозрения в мае 2012 года, когда в Сеть просочилось видео его страстных танцев с индийской актрисой Малликой Шерават на одной из вечеринок . Уже на следующий день Мелани появилась на улицах Лос-Анджелеса без обручального кольца. «Она всегда знала, как затянуть на нем ошейник, — шептались голливудские сплетники. — То, что ее в тот день так много фотографировали, вряд ли стоит считать совпадением. В конце концов она его простила, но ему пришлось попотеть».

Вскоре ему пришлось напрячься еще сильнее. Безымянная бразильская модель поделилась с журналистами, что в отсутствие Мелани ее муж превращает семейный особняк в районе Хэнкок Парк в гнездо разврата: «Я сама не видела, но подруги рассказывают, что на рассвете площадка вокруг бассейна Бандераса обычно усеяна голыми женщинами и пустыми бутылками из-под шампанского…»

Антонио не без труда сумел убедить Мелани, что в эпоху мобильных телефонов со встроенными камерами его предполагаемые «оргии» уже давно гремели бы по всему Интернету. «Меньше всего он хочет развода, — утверждали близкие к семье люди. — Несмотря на проблемы, он любит Мелани и готов на все, чтобы не потерять ее». До марта текущего года, когда супруги в последний раз появились на публике вместе, рука об руку, в доме воцарились относительный мир и покой. Но в мае на Каннском фестивале актер, приехавший без жены, вдруг ударился в холостяцкий загул. Обнимался на красной дорожке с моделями, отплясывал фламенко с партнершей по фильму « » Натали Берн и катался на яхте с загадочной брюнеткой, оставляя многочисленные фото- и видеоследы своих похождений. Создавалось ощущение, что в какой-то момент для него и вправду перестало иметь значение, что думает и чувствует Мелани.

— Ты могла бы ездить с ним, — предложила Ева.

— Я достаточно поездила в свое ­время. — Мелани достала из сумочки сигарету. — Читать то, что я надзираю за каждым его шагом, мне тоже надоело. Да и зачем, если я больше не могу соревноваться с молодыми? Каждый раз, когда я где-то появляюсь, «Твиттер» лопается от обсуждений, как ужасно я выгляжу.

— Глупости. — Ева мягко развернула подругу к зеркалу. — Посмотри.

Мелани послушно посмотрела на свое отражение. Длинное черное платье без рукавов тесно облегало фигуру, которой не всякая женщина вдвое моложе может похвастаться. В прошлом году пластический хирург хорошо поработал над шеей и линией декольте. Но лицо… С профессиональным макияжем при неярком освещении оно смотрелось вполне достойно, но все-таки выдавало возраст, словно цифра 57 была отпечатана на лбу.

— Мне страшно, Ева, — бросила Мелани, отворачиваясь. — Я слишком старая, чтобы найти себе кого-то еще.

Я смирилась с тем, что больше не нужна Голливуду, в конце концов, в жизни много интересного и помимо кино.

Но, боюсь, мужчинам я тоже уже не нужна. Зачем мне еще один муж, который будет терпеть меня из милости и трубить о своем благородстве на каждом углу?

— Мне кажется, ты слишком увлек­лась чтением между строк. — Ева отобрала у подруги смятую сигарету и выкинула ее в мусорное ведро. — Антонио не говорит о тебе ничего плохого.

— Антонио держит меня за идиотку, — мрачно сказала Гриффит. — Послушать его, так все годы совместной жизни он только и делал, что решал мои проблемы.

— Оставь его в покое, — отмахнулась Ева. — У Пепе (новый бойфренд Евы — Хосе Антонио Бастон, президент крупного латиноамериканского­ медиахолдинга Televisa. — Прим. «ТН») полно солидных неженатых приятелей, которые почтут за честь познакомиться с тобой. Хочешь, я составлю для тебя список?

В зал они возвращались держась за ру­ки, словно одноклассницы со школьной переменки. Хихикая, Ева вполголоса расписыва­ла Мелани горячего ла­тинского парня, которого они ей найдут, планировала двойные свидания в лучших ресторанах и на роскошных курортах. Мелани не верила ни единому слову, но фантазии приободрили и рассмешили ее. Более того, на один вечер она перестала чувствовать себя человеком, готовым шагнуть из самолета на высоте три тысячи метров без всякой уверенности, что парашют исправен и раскроется, как только она сдернет с пальца обручальное кольцо…

Мелани: Антонио гораздо ревнивее, чем я. Он просто бешеный. Но ведь я никогда не давала ему реальных поводов. Я даже не предполагала, что могу быть настолько верной. 1999. Фото: Rex/Fotodom

Кредит доверия

Август 2014 года. Лондон

Машина с шофером несла Антонио по вечернему городу к ресторану Nobu, где устраивал вечеринку для актерского ансамбля «Неудержимых 3». Прижавшись лбом к стеклу, актер рассеянно смотрел на нарядно освещенные мосты и вспоминал, как предвкушал возвращение в Америку, к Мелани, в старые добрые времена, когда «после каждой разлуки наступал новый медовый месяц». Тогда он звонил жене со съемочных площадок по несколько раз на дню, не мог дождаться возможности лишний раз услышать ее голос, а сейчас разговоры больше походили на изощренную пытку, потому что Мелани воспринимала чуть ли не каждое его слово как попытку оскорбить и унизить ее.

Когда, почему все у них пошло не так? «Их отношения всегда были бурными и вместе с тем очень взрослыми и надежными, — говорили друзья пары. — Но за годы брака они пережили так много кризисов, что накопили раздражение и усталость. И однажды какая-то капля переполнила чашу». Услышав это рассуждение, Антонио не нашел бы, что возразить. У них с Мел больше не хватало страсти ни на ссоры, ни на примирения — последние годы они существовали в стабильном состоянии партизанской войны, которая изматывала обоих.

Если бы от Антонио потребовали назвать точную дату начала диверсий, он, наверное, указал бы 2009 год, когда Мелани во второй раз за время их совместной жизни крепко подсела на болеутоляющие препараты. В первый раз, девятью годами ранее, она «повредила колено, катаясь на горных лыжах, начала пить таблетки и не смогла остановиться». Антонио, которому любая зависимость казалась дикостью, никак не мог взять в толк, почему нельзя просто перестать принимать эти препараты, особенно если уже ничего не болит. Из любви к нему Мелани попробовала. «У меня начались судороги, поднялась температура, пот лил ручьями, — вспоминала она. — Антонио держал меня в объятиях и шептал: «Я здесь, с тобой. Когда ты поймешь, что готова принять помощь, скажи мне, и я помогу чем смогу». Подобно большинству наркоманов, Мелани предпочла употреб­лять тайно и врать, что выздоравливает естественным путем, а в клинику легла только после того, как муж пригрозил ей разводом. «Я бы действительно ушел от нее тогда, если бы не увидел, что она сама хочет вылечиться», — признавался позже Антонио.

Когда Мелани наступила на те же грабли, он не был уже так снисходителен. Жена рассказывала ему, что генетически и по натуре предрасположена к зависимостям: она начала выпивать в десять лет. «Я пила вино, как другие дети — газировку, — говорила она. — Лечила себя от душевной боли и неуверенности. Я никогда не чувствовала, что меня любят такой, какая я есть. Алкоголь и кокаин заполняли пустоту внутри, компенсировали мне то, что я недополучила». задавал ей вполне закономерный, на его взгляд, вопрос: «Чего тебе не хватает сейчас? Что причиняет тебе такие невыносимые страдания: любящий муж, прекрасные дети, благополучный дом и обеспеченная жизнь?»

Вопрос шофера, не желает ли мистер, чтобы он включил радио, выдернул Бандераса из воспоминаний. Актер рассеянно покачал головой, посмотрел на часы, и цепочка мыслей утащила его обратно.

Конечно, он понимал, что ее гложет. Не дурак. Мелани была в отчаянии от того, что ей больше не предлагают ролей в кино. Ее раздражало, что весь смысл ее жизни свелся к домохозяйству и воспитанию детей, пугала подступающая старость. Идея, что рано или поздно Антонио уйдет от нее к ­молодой, превращалась из навязчивой в маниакальную. Он, в свою очередь,­ не понимал, чем заслужил такое недоверие. Ведь он хотел «любить ее такой, какая она есть»: даже в какой-то момент наложил вето на пластическую хирургию из опасений, что однажды не сможет узнать женщину, которой принадлежало его сердце. «Эта безумная погоня за вечной молодостью и красотой — ужасная вещь, — заявлял он в интервью. — Я запретил Мелани что-то еще в себе кромсать и перекраивать, если она хочет сохранить наш брак». Но и это доказательство «безусловной любви» стало для нее источником несчастья. Запрет пришлось снять, чтобы она не перебила в доме все зеркала…

Поняв, что Мелани снова попала в зависимость, Антонио быстро пришел к выводу, что у него не осталось ни сил, ни аргументов для борьбы. И самоустранился, опасаясь, что сорвется, наговорит лишнего, из лучших побуждений толкнет жену на какую-нибудь фатальную глупость. Он находился в Лондоне, когда дочери Дакота и Стелла провели с матерью серьезную беседу. «Они сказали, что мне нужна помощь, — рассказывала Мелани. — Я услышала от них, как выгляжу со стороны, глазами людей, которых люблю. Мне-то казалось, что все нормально. И не потому, что я настолько глупа, а потому, что зависимость искажает восприятие реальности». Антонио вернулся, когда она уже лежала в клинике. «Мы проходили терапию всей семьей, — сказал он журналистам, не забыв похвалить супругу. — Она блестяще справилась. Я не подозревал, что она такая сильная. Мелани сражалась как львица».

Мелани комплимент не оценила: «Мне жаль это признавать, но семейная терапия существовала только в воображении Антонио. Он поддерживал меня насколько мог, просто здоровому человеку сло­жно понять больного, особенно когда дело касается зависимостей. Я бы хотела, чтобы он хоть раз сходил со мной на собрание анонимных алкоголиков, но это ему слишком чуждо. Не думайте, что это упрек. Он мог бы принять больше участия, хотя я благодарна уже за то, что он все вытерпел».

Антонио воспринял это именно как упрек — а еще как вопиющее нарушение семейного этикета. Он тоже был не в восторге от того, что Мелани обсуждает с детьми наркотики и даже поощряет их экспериментировать под ее присмотром, но на публике всегда хвалил ее за «открытость и честность». «Дети хорошо чувствуют притворство, — объяснял он. — Когда они видят одно, а слышат другое, в их душах зарождается тьма, которую они потом понесут в свои семьи и передадут своим детям». Антонио был свято убежден, что перед журналистами надо держаться единым фронтом, какие бы внутрисемейные ­баталии ­ни разыгрывались за закрытыми дверями. Внезапное стремление Мелани публично противоречить всему, что он говорит о ней в интервью, казалось ему проявлением неуважения. Даже предательством.

Ему часто задавали вопрос, за что он полюбил Мелани, с которой познакомился на съемках фильма «Двое — это слишком». «Я встретил милую, забавную женщину с хрупкой, ранимой душой, очарование которой дополнялось умом и щедростью. Посмотрев на нее с детьми, я понял, что она прекрасная мать. Влечение между партнерами в кино — не редкость, обычно оно мимолетно и поверхностно, но что-то мешало мне стереть ее из памяти после того, как закончились съемки», — рассказывал он. А Мелани, как оказалось, запомнилось другое: «Первым делом он спросил, сколько мне лет. Это был самый грубый вопрос, с которого когда-либо начиналось мое знакомство с мужчиной. Тем не менее Антонио сразу показался мне сложным и не­обычным человеком. А еще он псевдоинтеллектуал, что очень интересно». Кому же понравится слышать о себе что-то с приставкой «псевдо»?

Антонио: дети называют меня Папонио и уважают за то, что я никогда не ору. Я предпочитаю сесть и спокойно поговорить, поэтому они идут со своими проблемами ко мне. Антонио, Мелани, дети: Дакота, Александр и Стелла (2005). Фото: Global Look Press

«Начав встречаться с Мелани, я получил в нагрузку десятилетнего мальчика и шестилетнюю девочку, — вспоминал актер. — А вскоре у нас родилась Стелла. С непривычки я смотрел на полный дом детей и думал: «О Господи!» Но когда старшие убедились, что я останусь с ними надолго, они приняли меня и позволили заработать отцовский авторитет. Они называют меня Папонио и уважают за то, что я никогда не ору. Я предпочитаю сесть и спокойно поговорить, поэтому они идут со своими проблемами ко мне, вместо того чтобы прятаться и врать». У Мелани сейчас же нашлась другая версия: «Они идут к нему, потому что я — тот вредный родитель, который насаждает дисциплину и ответственность. А он — понимающий и снисходительный домашний философ».

А ее попытки объяснить миру, какой он безнадежный Отелло, в то время как она сама ревнует его к фонарным столбам? Парадоксально, но Антонио давно оставил попытки быть с ней абсолютно честным, потому что за все проведенные вместе годы она так и не научилась ему верить. «Я всегда сочувствовал мужчинам, которые не могут позволить себе сказать при жене, что находят какую-нибудь актрису или певицу сексуальной. Я считаю, что имею право прийти на вечеринку и обратить внимание на красивых женщин, точно так же, как моя жена может с удовольствием посмотреть на красивого парня. Пока все понимают, где проходят границы дозволенного, я не вижу в этом ничего оскорбительного для второй ­половины», — рассуждал Бандерас.

Два года назад Антонио наступил на горло собственной гордости и извинился перед Мелани за то, что танцевал и разговаривал с другими женщинами. Больше он этого делать не собирался. «Антонио нравится женское общество, он не против поболтать или потанцевать, но никто и никогда не видел, чтобы он заходил дальше, — в один голос твердили его друзья, включая Натали Берн. — Мелани всегда была его самой большой, единственной любовью. Когда он разговаривает с другими жен­щинами, речь обязательно заходит о том, как сильно он любит свою жену».

Но что делать, если она это не ценит, а предпочитает вспоминать плохое, ­тыкать его носом в недостатки и промашки на глазах у всего мира? Раньше Антонио верил, что они с Мелани на­учились понимать друг друга без слов, а в последние годы все больше убеждался, что они вообще друг друга не понимают. Он устал вглядываться в темный тоннель, пытаясь разглядеть в дальнем конце свет. Что-то подсказывало ему, что, в отличие от их прошлых кризисов, на сей раз света уже не будет точно.

За несколько недель Мелани погуляла по Лос-Анджелесу с тремя разными мужчинами, которых ей наверняка сосватала ее разбитная подружка Ева. Антонио так скрипнул зубами, что шофер вздрогнул, решив, что задел что-то подвеской. На фотографиях он видел совсем другую женщину: празднично, молодо одетую, кокетливую, улыбчивую. Похоже, Мел вспоминала о муже только в кабинете пластического хирурга, когда в несколько приемов сводила с плеча татуировку с именем «Антонио». И скорее всего, не самым добрым словом.

Антонио глубоко вздохнул. Наверное, будет правильно сразу закончить со всем этим. Он не станет оспаривать опеку над дочерью, которой в любом случае совсем скоро исполнится 18 лет. Оставит бывшей жене $40 млн, дом в Лос-Анджелесе и, может быть, еще в . А сам поселится в нью-йоркской квартире, как давно хотел. И найдет себе женщину — но уж не для того, ­чтобы ходить с ней по забегаловкам в сопровождении толпы репортеров.

Машина припарковалась рядом с ог­ром­­ным джипом Сталлоне. Слай стоял тут же — в такой ослепительной рубашке, что Антонио невольно улыбнулся.

— Здорово.

— Здорово, — Слай одарил приятеля фирменной кособокой улыбкой. — Как ты?

— В порядке. — Антонио встряхнул основательно пожатую руку, чтобы восстановить кровообращение. — Я вот что хочу тебя спросить: ты никогда не думал, что брак — не­естественное состояние для мужчины?

— Ты шутишь? — расхохотался Сталлоне. — Я и сейчас так думаю. Если мужик не охотник, то какой же он мужик? —

Антонио сочувственно кивнул. Для него проблема впечатлительных жен осталась в прошлом, но почему-то праздновать обретенную свободу совсем не хотелось…