Можно ли человека любить и ему не доверять? Можно. Истинная любовь к человеку совсем не означает обоготворения всех его качеств и преклонения пред всеми его действиями. Истинная любовь может замечать и недостатки человека, столь же остро, как и злоба. Даже ещё острее. Но любовь не как злоба, а по-своему, по-любовному относится к недостаткам человека. Любовь бережёт и спасает человеческую душу для вечности; злоба же топит, убивает. Любовь любит самого человека; не его грехи, не его безумие, не его слепоту… И более остро, чем злоба, видит всё несовершенство этого мира.

Подвиг прозорливости духовной - видеть все грехи людей и судить всё зло - и при этом не осудить никого. Только свыше озарённый человек способен на такую любовь.

Да, можно любить и - не доверять. Но не есть ли доверие признак души открытой, и не есть ли открытость свойство любви? Нет, любовь - шире открытости. И без открытости души в этом мире может быть любовь. Старец Амвросий Оптинский или преподобный Серафим любили людей пламенной любовью и в Духе служили им. Однако не всем открывались, и открывались мало; хранили душу свою от людских взоров, проникая своим взором в души людские. Духовник на исповеди совсем не открывает своей души исповедующемуся. Но душа истинного духовника открыта - не обнаружением, но любовью; и через любовь обнаруживается в мире.

Старец не всегда и не всем открывает всё, что знает от Бога. Но, сообразуясь с состоянием каждого, к каждому подходит соответственно.

Мать, которая не всё, что приходит ей на мысль, говорит своему ребёнку, не по нелюбви скрывает, но по любви не доверяет, а являет именно ребёнку свою любовь, скрывая от него всё ему не полезное, до чего не дорос он ещё, чего не может принять в своё незрелое тело и в свою незрелую душу.

Неискренность, не-непосредственность, не-простота, как и «недоверчивость», - могут быть благими. Врач не всё открывает больному, начальник - подчинённому, учитель - ученику.

Состояние и возраст, вместимость и приготовленность определяют предмет и истину, являемую в мире.

Кораблю подобна человеческая душа. Корабль имеет подводную часть, и душа должна иметь своё невидимое для мира сознание. Не «подсознание», но укрываемое - ради блага истины - сознание. Злое утаивать надо, чтобы никого не замарать. Доброе утаивать надо, чтобы не расплескать. Утаивать надо ради пользы всех. Скрывание душой своего зла иногда бывает необходимостью духовной; скрывание своего добра почти всегда бывает мудростью и праведностью.

Не всякая непрямота есть неправда; и не всякое недоверие есть измена последнему доверию.

Последнее доверие можно иметь лишь к Богу Триединому и ко всем Его законам и словам. Недоверие же к себе есть всегда мудрость, и всякое подлинное, положительное недоверие, по любви, к другим есть продолжающееся святое недоверие к самому себе. Ибо не волен бывает, подчас, в своих делах и словах человек, мятётся во зле и сам не отдаёт себе в этом отчёта.

Не во всём доверять себе, - это имеет глубокий и спасительный смысл. Свой опыт, свой ум, своё сердце, своя мысль, своё настроение… всё это шатко, бедно и неопределённо; здесь нет абсолютного предмета для доверия… А от недоверия ко всему шаткому проистекает всесовершенное и безграничное доверие к Богу Триединому.

Ближним столь же нельзя доверять (и столь же можно!), как себе; а себе - лишь по мере своей согласованности с Откровением Божиим, с волей Христовой, открытой в мире и открывающейся в душе.

Лишь духовным отцам и руководителям - истинным и испытанным - во Христе, можно всецело доверять себя, более, чем себе, и предавать свой слух и свою душу во имя Бога.

Ближний же мой, друг мой, есть лишь частица меня самого (ибо он частица всего человечества, коего я - частица). Следствия первородного греха, страсти, - присущи и ему, и мне. Конечно, в разной мере и в различных оттенках, но как он, так и я - мы имеем основание - не доверять своей пока ещё двойственной природе и непреображённой воле. Мы действуем почти всегда по страсти, с примесью греховного, а не бесстрастно; не свободно - во Христе.

Я действительно изменчив, непостоянен; колеблюсь различными приражениями лукавого, и чистота глубины души моей то и дело замутняется поднимающимся со дна её илом. Ближний мой так же изменчив, как я, и столь же способен на доброе, как и на злое.

Я нуждаюсь в постоянной проверке себя, и ближний мой - также. Я должен без устали проверять свои действия в мире: по Богу ли они? Проверки требует не только злое, но и «доброе» моё, ибо злое часто бывает очевидно, тогда как доброе лишь кажется добрым, а на самом деле бывает злым. Впрочем, и злое нуждается в проверке; и злому нельзя доверять по первому признаку «злого». Людям потемнённым (каковы мы) и хорошее представляется плохим, если оно сопряжено с болью, тягостью и оскорблением нашего самолюбия.

Не о злой подозрительности здесь речь, а о благом творческом недоверии к себе и ко всему, что окружает нас в мире.

Грех нам представляется почти всегда чем-то сладким; не нужно доверять этой сладости, ибо она есть горчайшая горечь и страдание. Страдание же (например, в борьбе за чистоту тела и души) представляется невыносимым и отвратительным; не нужно доверять и этому выводу; за благим страданием следует мир, который превыше всякой радости.

Люди много и часто подолгу говорят, и как будто идеи их должны служить благу; но сколько неверного, соблазнительного и пустого льётся из их уст. Не нужно доверять всем словам людей. Люди часто сами страдают за те слова, которые они сами сказали, и раскаиваются в них.

Да, не всё, что исходит от человека (даже при самых благородных его намерениях!), есть благо. Многое бывает ненужно, напрасно, греховно, и таковым является не только для того, кто это ненужное изводит, но и для того, кто его неосторожно принимает.

Углубляя свою любовь к людям, никогда не надо забывать, что все люди больны и необходимо жить среди них в постоянном трезвении, не только в отношении себя, но и в отношении всех окружающих. Лишь при первом бывает плодоносно последнее.

Не к самому человеку надо, конечно, иметь недоверие, но к данному его состоянию. Степень доверия следует всегда менять, соразмерно состоянию просветлённости человека в Боге. Если человек, которого мы любим и которому всегда до сих пор доверяли, вдруг явится пред нами нетрезвый и начнёт нам давать какие-нибудь советы - исчезнет ли наша любовь к этому человеку? Если мы глубоко его любим, любовь наша не исчезнет, и даже не ослабится. Но доверие исчезнет, не только к словам, но и к чувствам этого человека, пока он в таком состоянии.

Опьянение вином реже бывает у людей, чем опьянение какой-либо иной страстью: гневом, злопамятством, похотью, деньголюбием, славолюбием… Страсти как вино действуют на разум и на волю человека и извращают всю его душу. Опьянённый какой-либо страстью не владеет собой, перестаёт быть самим собой, делается «игралищем бесов»; даже тот, который в свободное от страсти время бывает исполнен подлинной глубины и чистоты Христовой, посколь она возможна в пределах нашей земной, личной и наследственной, греховности.

Более светлому состоянию человека принадлежит и более совершенное доверие. Например: я хочу произнести слово, или - принять Святые Тайны, но чувствую, что душа моя полна смятения и страсти… Я должен в этом случае поступить по Евангелию, т. е. оставив свой дар у жертвенника, пойти помириться с душою, с моим «братом»; иначе сказать - умиротвориться, войти в небесную жизнь. Вот образец праведного и благого недоверия себе, во имя Христовой любви к самому себе. Эгоистическая любовь моя, напротив, желала бы презреть, не заметить моих недостатков и сочла бы душу мою достойной, неправедно доверила бы ей и позволила бы её греховному состоянию излиться на мир или беспокаянно приблизиться к Богу, к Его горящей купине. Позволила бы, - не по заповедям Божиим (которые суть: «изуй сапоги твои», то есть греховное состояние души), а по своеволию… И опалился бы я непреложными законами Божией чистоты.

Несомненно, что я должен беспристрастно относиться к себе и к другим. Но не будет ли это значить, что я творю суд над кем-нибудь вопреки слову: «не судите, да не судимы будете»? Нисколько. Рассуждение есть признак выхода человеческой души из дурного её младенчества. Рассуждение - это мудрость, о которой сказано: «будьте мудры, как змии». Рассуждение есть венец любви, и святые учители Церкви даже - о тайна! - считают его выше любви, выше, конечно, человеческой, неразумной, часто даже погибельной - любви. Рассуждение есть небесная мудрость в жизни, духовный разум любви, который не отнимает её силу, но даёт ей соль.

«Не мечите бисера вашего…» - это не отсутствие любви (Слово Божие учит лишь одной любви!), но мудрость любви, знание высших законов неба, изливающихся на весь греховный мир, но не смешивающихся ни с чем греховным.

«Не мечите бисера вашего…» - есть заповедь о недоверии в любви, заповедь, ведущая к любви, оберегающая любовь.

«Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя…» Я постоянно хочу осуществить в себе и во всём эту любовь - упразднить царство своё, и открыть - Божие. Не доверять, не принимать ничего своего, человеческого, греховного и полугреховного. Открыть свой слух и своё сердце (всю его глубину!) лишь Божиему, чистому, светлому. Да приидет Царствие Твое! Я - до смерти - не хочу успокоиться в алкании его - во всём. Я молюсь, и не холодно слетает слово это с уст моих, оно исторгается из всего существа моего и заставляет меня томиться, как в пустыне.

Сладок Суд Божий, совершающийся в моём сердце, над моим сердцем. Сладостно мне Пришествие Христово. Я встречаю Господа везде. Не везде является мне Господь, но я встречаю Его, в каждом слове, в каждом дыхании. В разговорах, намерениях и действиях человеческих.

Я хочу лишь Его. И ненависть хочу иметь ко всякой не Его правде. Я всё хочу лишь в Нём, без Него мне ничего не надо, всё мне бесконечно тяжело и мучительно. Он свет сердца моего. Я бы не сделал ничего доброго, если бы знал, что это доброе Ему не угодно. Я знаю всегда - и ночью, и днём - что Он близ меня; но не всегда я слышу Его горячее дыхание, ибо не всегда я сам устремлён к Нему и хочу Его более всего другого. В этом своём переживании я чувствую такую немощь, такую слабость и нищету, что ни в чём земном не могу успокоиться, ничто не может поддержать меня. Лишь Он, сказавший: «Мир Мой даю вам».

Архиепископ Иоанн (Шаховской)

Доверие - уверенность в поступках и порядочности другого человека . В отношениях признаком наличия доверия между партнерами служит откровенность, желание делиться интимной и личной информацией.

Доверие – это основа Любви. А что есть любовь? Любовь - это сокращение дистанции между двумя.

Любовь – это когда местоимение «я» заменяется на «мы», и вы готовы делиться всем что у вас есть, и это не только вещи, но и ваше время. Впуская другого человека в свой собственный мир, в свое пространство, мы очень рискуем собой и своей жизнью.

Но без доверия невозможна любовь.

Можно быть влюбленным, можно гореть страстью, но если при этом вы не доверяете своему партнеру, тогда не стоит пытаться создавать отношения. Отношения без доверия обречены. Вы можете быть уверены, что любите сильно и всем сердцем, но если вы боитесь довериться - это не любовь. Если вы боитесь потерять своего партнера – это не любовь. Это всего лишь желание обладать чем-то или кем-то. Решать вам - доверять или нет. Но задайте себе вопрос, как можно жить с человеком, которому не доверяешь? А рожать и воспитывать детей? Даже, просто ложиться с ним в одну постель? Кто-то возмутится, и скажет, в одних вопросах можно доверять, а в других стоит проверить или проконтролировать. Но доверие не может быть частичным . Оно или есть или нет.

Причина недоверия к окружающим, кроется в недоверии к себе. Если вы боитесь довериться себе, значит вы не сможете довериться ни кому. Быть может вам лучше обратиться к психологам или психиатрам. Но если недоверие возникает от неуверенности в себе и в собственных силах? Вам придется учиться делать выбор. Женщинам это сделать проще, они всегда полагаются на свою интуицию и слушают свое сердце. Мужчинам сложнее, они стараются выстроить логическую цепочку и спрогнозировать ситуацию, чтобы не было неприятных сюрпризов.

Порой возникают ситуации, в которых мы не уверены как себя поведем. Иногда под действием наших эмоций, иногда желая показаться лучше, чем есть или неосознанно, надевая чужие маски и играя чужие роли. Отсюда и возникает причина недоверия к себе. Нельзя просчитать и спрогнозировать нашу жизнь и наши поступки.

В любви не бывает все красиво и правильно. Но этим она и прекрасна. Люди, которые любят и доверяют друг другу, способны пройти вместе через все жизненные невзгоды и испытания и сохранить свою любовь. Но если нет доверия, ваша любовь разобьется, столкнувшись с первыми незначительными трудностями в жизни.

Да, доверяя, мы рискуем своей целостностью, убираем дистанцию. Никто ни даст вам гарантий относительно вашего будущего. Но лишь любовь наполняет нашу жизнь особым смыслом, делает ее яркой, насыщенной, цельной и осмысленной.

Отношения состоят из доверия и любви. Однако, именно доверие, а не любовь, является основой отношений. Доверие обеспечивает ощущение непрерывности, стабильность отношений, это "быть рядом", тогда как любовь есть сила, притягивающая друг к другу. В конечном счёте, разделение этих двух составляющих условно, как условно и противопоставление доверия и любви - обычно они входят друг в друга. Но понятия разные, именно так их и будем использовать.

Итак, доверие есть возможность удаления без опасений, где бы человек не находился, что бы ни делал, он всё равно мой. Доверие обеспечивает ощущение психической стабильности, непрерывности отношений. Именно доверие делает другого человека частью себя - причём, необходимой частью, как наша рука или нога. Любовь есть необходимость сближения, соединения в одно целое. Как у Брюсова, "где слиты воедино "я" и "ты" и ранит насмерть лезвиями нежность". В отличие от любви, доверие не притягивает друг к другу, но, напротив, позволяет отталкиваться.

Любовь делает другого нашей лучшей частью. В настоящей любви всегда любимого считают лучше. Это полный вздор, что сначала надо полюбить самого себя - напротив, необходимо полюбить другого. Мы лучше тогда и только тогда, когда любим - своё Дело, другого человека... Любить себя - извращение, сходное с онанизмом. Лишь в любви к другому человек возвращается к самому себе, к своей сущности. И не только возвращается - становится лучше. Любовь к другому вовсе не равна любви к себе - это совершенно разные чувства, они имеют не только разные объекты, но и происхождение. Любовь к другому связана с самоотверженностью, то есть с Богом, любовь к себе, в конечном счёте, имеет происхождение демоническое. Она выглядит невинной лишь на самых поверхностных психических этажах.

Доверие находится на более глубоком уровне души - собственно, самом глубоком, там где находится вера. Слово "доверие" ведь и произведено от неё. Доверие есть явление порядка религиозного, в то время как любовь - эмоциональна и чувственна. В православной аскетике жёстко разделяют чувства, возникающие при молитве и подлинно-духовный религиозный опыт. Церковь учит, что чувства могут обманывать. С верой и доверием такого не происходит никогда. Мы - это наша вера. Человек определяется тем, во что верит, а не не тем, что ест. "Выбирая богов, мы выбираем судьбу".

Влюблённость отличается от любви отсутствием доверия. Этого последнего как бы нет, оно заменено, вытеснено сплошною любовью. Это такое "тяготение в тяготении". Доверие обеспечивает нашу автономность от любимого, даже свободу, во влюблённости же никакой свободы нет. Влюблённый в отсутствии своего "предмета" не может дышать, хочет видеть его каждую минуту. Где тут перенести кратковременное отсутствие!

Как и любая страсть, влюблённость делает несвободным. Она, ко всему, не позволяет и развиваться. Поскольку полностью подчиняет человека, его душу себе. Влюблённый как бы застывает, весь погруженный в свои переживания. И находится в этом состоянии, пока влюблённость не пройдёт.

Влюблённость не даёт свободы именно потому, что не включает доверия. По отношению к влюблённости о доверии нельзя говорить - это другое. Влюблённость вообще качественно иное, отличное от всего. И прежде всего от любви. Мы не равны нашим страстям, напротив, они нас принижают, делают хуже. Но горе тому, кто не заплатил им свой долг! Не ведает подлинного взлёта тот, кто не прошёл через падение...

В настоящем супружестве, где есть доверие и любовь, всегда будет и развитие. Полноценные отношения непременно обогащают, так как имеют внутреннюю динамику. Две половинки не просто дополняют друг друга - в правильном союзе люди всегда развиваются. Потому что кроме любви, у них есть доверие. Такая система, где люди любят и доверяют друг другу, обеспечивает множество внутренних свобод. Куда больше, чем у развивающегося одиночки. Если вы чувствуете, что не развиваетесь в браке - значит, в отношениях что-то неправильное, допустили перекос.

Влюблённость обогащает так же, как доза спиртного или наркотика. Рано или поздно влюблённость обязательно должна пройти. Настоящая любовь никогда не проходит.

Доверие и любовь.

Я не знаю, каким удивительным образом , как ЛЮБВИ, увеличивается и увеличивается. Вот доверяю полностью, ну куда еще больше то? Но когда делаю шаг в пустоту на этом доверии, а из пустоты проявляется опора и именно та, которая тебе нужна, то доверие превращается в убежденность, во что-то такое явное, что гораздо реальнее, чем все домыслы ума, чем все его пугалки и страшилки, чем сам ум.

И так — за разом раз. Шаг в пустоту, совершенно не зная куда идешь, зачем, что там будет и будет ли что-то вообще, но полностью доверяя чувству Любви, и как награда тебе — опора, и как награда тебе – свобода, и как награда тебе – крылья…

Господи! Сердце переполнено Любовью и не на что больше надеяться, нечего желать… Только чувствовать Любовь, идти за Ней… Упасть в Ее объятья и исчезнуть… раствориться… Воскреснуть Любовью, Тобой.

Я как маленький ребенок, который учится Тебе. И вроде доверяет, но все еще контролирует что-то… И как же каждый такой шаг в неизвестность, обернувшийся твоей ладонью, успокаивает и вселяет уверенность. Можно ничего не контролировать совсем!!! Какая же это открытость и свобода!!!

Потому что куда не ступит нога моя – всюду Ты подставишь ладонь свою!!! Куда не посмотрю я – всюду увижу Твой Божественный Лик!!! Чего не коснусь – всюду почувствую Тебя!!! Каждый вдох наполняет меня Тобой!!!

И не смотря на такую близость, я все больше жажду… Как с возлюбленным, чем ближе время встречи, тем больше нетерпения и волнения.

Все, что когда-либо сделала с опорой на Любовь – всегда было верно и правильно! Все, что когда-либо сделаю еще, опираясь на сердце – будет верным! Ум и не знает такой точности и определенности, какая есть у Любви. Ум и не мечтал о такой филигранности и меткости. Уму и не снилась такая свобода!

и подписывайтесь!

Можно ли человека любить и ему не доверять? Можно. Истинная любовь к человеку совсем не означает обоготворения всех его качеств, и преклонения пред всеми его действиями. Истинная любовь может замечать и недостатки человека, столь же остро, как и злоба. Даже еще острее. Но любовь, не как злоба, а по-своему, по-любовному относится к недостаткам человека. бережет и спасает человеческую душу для вечности; злоба же топит, убивает. Любовь любит самого человека; не его грехи, не его безумие, не его слепоту... И более остро, чем злоба, видит все несовершенство этого мира.

Подвиг прозорливости духовной – видеть все грехи людей и судить все зло и, при этом, не осудить никого... Только свыше озаренный человек способен на такую любовь.

Да, можно любить, и – не доверять. Но, не есть ли доверие признак души открытой, и не есть ли открытость свойство любви? Нет, любовь – шире открытости. И без открытости души, в этом мире, может быть любовь... Старец Амвросий Оптинский или Преподобный Серафим любили людей пламенной любовью, и, в Духе, служили им. Однако, не всем открывались, и открывались мало; хранили душу свою от людских взоров, проникая своим взором в души людские. Духовник на исповеди совсем не открывает своей души исповедующемуся. Но душа истинного духовника открыта – не обнаружением, но любовью; и через любовь обнаруживается в мире.

Старец не всегда и не всем открывает все, что знает от Бога. Но, сообразуясь с состоянием каждого, к каждому подходит соответственно.

Мать, которая не все, что приходит ей на мысль, говорит своему ребенку, не по нелюбви скрывает, но по любви не доверяет, а являет именно ребенку свою любовь, скрывая от него все ему неполезное, до чего не дорос он еще, чего не может принять в свое незрелое тело, и в свою незрелую душу.

Неискренность, не непосредственность, не простота, как и «недоверчивость», – могут быть благими... Врач не все открывает больному, начальник – подчиненному, учитель – ученику.

Состояние и возраст, вместимость и приготовленность определяют предмет и истину, являемую в мире.

Кораблю подобна человеческая душа. Корабль имеет подводную часть, и душа должна иметь свое невидимое для мира сознание. Не «подсознание», но укрываемое, – ради блага истины – сознание. Злое утаивать надо, чтобы никого не замарать. Доброе утаивать надо, чтобы не расплескать. Утаивать надо ради пользы всех. Скрывание душой своего зла иногда бывает необходимостью духовной; скрывание своего добра почти всегда бывает мудростью и праведностью.

Не всякая «не прямота» есть неправда; и не всякое «недоверие», есть измена последнему доверию.

Последнее доверие можно иметь лишь к Богу Триединому, и ко всем Его законам и словам. Недоверие же к себе есть всегда мудрость, и всякое подлинное, положительное недоверие, по любви, к другим есть продолжающееся святое недоверие к самому себе... Ибо не волен бывает, подчас, в своих делах и словах человек, мятется во зле, и сам не отдает себе в этом отчета.

«Не во всем доверять себе»... – это имеет глубокий и спасительный смысл. Свой опыт, свой ум, свое сердце, своя мысль, свое настроение... все это шатко, бедно и неопределенно; здесь нет абсолютного предмета для доверия... А от недоверия ко всему шаткому проистекает всесовершенное и безграничное доверие к Богу Триединому.

Ближним, столь же нельзя доверять (и столь же можно!), как себе; а себе – лишь по мере своей согласованности с Откровением Божьим, с волей Христовой, открытой в мире, и открывающейся в душе.

Лишь духовным отцам и руководителям – истинным и испытанным – во Христе, можно всецело доверять себя, более, чем себе, и предавать свой слух и свою душу во имя Бога.

Ближний же мой, друг мой, есть лишь частица меня самого (ибо он частица всего человечества, коего я – частица). Следствия первородного греха, страсти, – присущи и ему, и мне. Конечно, в разной мере и в различных оттенках, но как он, так и я – мы имеем основание – не доверять своей, пока еще двойственной природе и не преображенной воле. Мы действуем, почти всегда, «по страсти», с примесью греховного, а не «бесстрастно»; не свободно – во Христе.

Я, действительно, изменчив, непостоянен; колеблюсь различными «приражениями» лукавого и чистота глубины души моей, то и дело замутняется поднимающимся со дна ее илом. Ближний мой так же изменчив как я, и столь же способен на доброе, как и на злое.

Я нуждаюсь в постоянной проверке себя, и ближний мой – так же. Я должен без устали проверять свои действия в мире: «по Богу ли» они? Проверки требует не только злое, но и «доброе» мое, ибо злое часто бывает очевидно, тогда как доброе лишь кажется «добрым», а на самом деле бывает злым. Впрочем и злое нуждается в проверке; и злому нельзя «доверять», по первому признаку «злого». Людям потемненным (каковы мы) и хорошее представляется плохим, если оно сопряжено с болью, тягостью и оскорблением нашего самолюбия.

Не о злой подозрительности здесь речь, а о благом творческом недоверии к себе, и ко всему, что окружает нас в мире.

Грех нам представляется, почти всегда, чем-то «сладким»; – не нужно доверять этой сладости, ибо она есть горчайшая горечь и страдание. Страдание же (напр., в борьбе за чистоту тела и души) представляется невыносимым и отвратительным; не нужно доверять и этому выводу; за благим страданием следует мир, который превыше всякой радости.

Люди много, и, часто, подолгу говорят, и как будто идеи их должны служить благу; но, сколько неверного, соблазнительного и – пустого льется из их уст. Не нужно доверять всем словам людей... Люди часто сами страдают за те слова, которые они сами сказали, и раскаиваются в них.

Да, не все, что исходит от человека (даже при самых благородных его намерениях!) есть благо. Многое бывает ненужно, напрасно, греховно, и таковым является не только для того, кто это ненужное – изводит, но и для того, кто его неосторожно принимает.

Углубляя свою любовь к людям, никогда не надо забывать, что все люди больны, и необходимо жить среди них в постоянном трезвении, не только в отношении себя, но и в отношении всех окружающих... Лишь при первом, бывает плодоносно последнее.

Не к самому человеку надо, конечно, иметь недоверие, но к данному его состоянию. Степень доверия следует всегда менять, соразмерно состоянию просветленности человека в Боге. Если человек, которого мы любим, и кому всегда до сих пор доверяли, вдруг, явится пред нами нетрезвый и начнет нам давать какие-нибудь советы... исчезнет ли наша любовь к этому человеку? Если мы глубоко его любим, любовь наша не исчезнет, и даже не ослабится. Но доверие исчезнет, не только к словам, но и к чувствам этого человека, пока он в таком состоянии.

Опьянение вином реже бывает у людей, чем опьянение какой либо иной страстью: гневом, злопамятством, похотью, деньголюбием, славолюбием... Страсти как вино действуют на разум и на волю человека и извращают всю его душу. Опьяненный какой-либо страстью не владеет собой, перестает быть самим собой, делается «игралищем бесов»; даже тот, который в свободное от страсти время бывает исполнен подлинной глубины и чистоты Христовой, посколь она возможна в пределах нашей земной, личной и наследственной греховности.

Более светлому состоянию человека принадлежит и более совершенное доверие... Например: я хочу произнести Слово, или – принять Св. Тайны, но чувствую, что душа моя полна смятения и страсти... Я должен в этом случае поступить по Евангелию, т.е. оставив свой дар у жертвенника, пойти помириться с душою, «с моим братом»; иначе сказать – умиротвориться, войти в небесную жизнь. Вот образец праведного и благого недоверия себе, во имя Христовой любви к самому себе. Эгоистическая любовь моя, напротив, желала бы презреть, не заметить моих недостатков и сочла бы душу мою «достойной», неправедно доверила бы ей, и позволила бы ее греховному состоянию излиться на мир, или безпокаянно приблизиться к Богу, к Его горящей купине Дозволила бы, – не по заповедям Божьим (которые суть: «изуй сапоги» твои (), т. е. греховное состояние души) а по своеволию... И опалился бы я непреложными законами Божьей чистоты.

Несомненно, что я должен беспристрастно относиться к себе и к другим. Но не будет ли это значить, что я «творю суд», над кем-нибудь, вопреки Слову: «не судите, да не судимы будете» ()? Нисколько. Рассуждение есть признак выхода человеческой души из дурного ее младенчества. Рассуждение это – «мудрость», про которую сказано: «будьте мудры, как змии» (). Рассуждение есть венец любви, и Св. учители Церкви даже – о тайна! – считают его выше «любви», выше, конечно, «человеческой», неразумной, часто даже погибельной – любви. Рассуждение есть небесная мудрость в жизни, духовный разум любви, который не отнимает, ее силу, но дает ей соль.

"Не мечите бисера вашего» () – это не отсутствие любви (Слово Божие учит лишь одной любви!), но мудрость любви, знание высших законов неба, изливающегося на весь греховный мир, но не смешивающегося ни с чем греховным.

"Не мечите бисера вашего» – есть заповедь о недоверии в любви, заповедь, ведущая к любви, оберегающая любовь.

«Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя» () Я постоянно хочу осуществить в себе, и во всем, эту любовь; – упразднить «царство свое», и открыть – Божие. Не доверять, не принимать ничего «своего», «человеческого», греховного, и полугреховного... Открыть свой слух и свое сердце (всю его глубину!) лишь Божьему, чистому, светлому... «Да приидет Царствие Твое» ! Я – до смерти – не хочу успокоиться в алкании его – во всем. Я молюсь, и не холодно слетает слово это с уст моих, оно исторгается из всего существа моего, и заставляет меня томиться, как в пустыне.

Сладок Суд Божий, совершающийся в моем сердце, над моим сердцем... Сладостно мне Пришествие Христово. Я встречаю Господа везде. Не везде является мне Господь, но я встречаю Его, в каждом слове, и каждом дыхании... В разговорах, намерениях и действиях человеческих.

Я хочу лишь Его. И ненависть хочу иметь ко всякой и не Его правде. Я все хочу лишь в Нем, без Него мне ничего не надо, все мне бесконечно тяжело и мучительно. Он свет сердца моего. Я бы не сделал ничего доброго, если бы знал, что это доброе Ему не угодно. Я знаю всегда – и ночью и днем – что Он близ меня; но не всегда я слышу Его горячее дыхание, ибо не всегда я сам устремлен к Нему и хочу Его более всего другого. В этом своем переживании я чувствую такую немощь, такую слабость и нищету, что ни в чем земном не могу успокоиться, ничто не может поддержать меня. Лишь Он, сказавший: «Мир Мой даю вам» ().